Не скрою, это был удар, от которого я дрогнул, как осина, если об осине можно так выразиться. Вустеры способны вынести многое, но всему же есть предел. Единственно, о чем я связно подумал, это о том, что вот, надо же, как мне всегда не везет: едва начав агитировать, я с ходу налетел на соперничающего кандидата. А ведь займись Дживс домом №1 вместо дома №2, он, пожалуй, убедил бы мамашу Мак-Коркадейл проголосовать против самой себя.
Если бы Наполеона спросили, как ему удалось выбраться из Москвы, он бы, наверно, ответил не очень вразумительно. Вот и я тоже. Я не помнил, как очутился на крыльце, и нервы мои были в ужасном состоянии. Чтобы восстановить душевные силы, я зажег сигарету и закурил, но тут меня панибратски окликнули, и я ощутил рядом с собой присутствие какого-то инородного тела. "Привет, старина Вустер", - сказал голос, и когда пелена тумана у меня перед глазами рассеялась, я увидел, что это Бингли.
Я холодно взглянул на этого молодца. Зная, что это пятно на роде людском живет в Маркет-Снодсбери. я предвидел возможность нашей с ним встречи, и потому его появление меня нисколько не удивило. Но и не обрадовало. Потрясенный до глубины души встречей с Мак-Коркадейл, я меньше всего был расположен беседовать с человеком, который поджигал дома и замахивался саблей на свою дойную корову.
Он вел себя так же фамильярно, нахально, бесцеремонно, назойливо и непочтительно, как в клубе "Подручный Ганимеда". По-приятельски хлопнул меня по спине и наверняка ткнул бы пальцем под ребра, приди это ему в голову. И не подумаешь, что когда-то в наших отношениях фигурировало холодное оружие.
- Что поделываете в этих краях, голубок? - спросил он. Я ответил, что гощу у своей тети миссис Траверс, которая живет неподалеку, и он сказал, что знает этот дом, но не знаком со старушкой.
- Я пару раз ее видел. Такая краснощекая бабуля?
- У нее довольно яркий румянец.
- Наверно, от повышенного кровяного давления.
- Или оттого, что она много ездила на охоту. Мороз грубит кожу.
- В противоположность барменше. Она грубит клиенту.
Если он надеялся рассмешить меня своей топорной шуткой, то просчитался. Я был холоден, как публика на дневном спектакле в будний день, и он продолжил:
- Да, вполне возможно. У нее спортивный вид. Надолго вы приехали?
- Не знаю, - ответил я, потому что продолжительность моих визитов к старой прародительнице всегда неизвестна. Все зависит от того, когда она скажет мне выметаться. - Вообще-то я здесь, чтобы агитировать избирателей за кандидата от консерваторов. Он мой приятель.
Бингли присвистнул. Если раньше он был отвратительно веселым, то теперь стал отвратительно серьезным. Видно, спохватившись, он теперь все-таки ткнул меня пальцем под ребра.
- Вустер, старина, вы впустую тратите время. У него нет ни малейшего шанса.
- Ну да? - сказал я дрогнувшим голосом. Конечно, это было всего-навсего личное мнение, но убежденность в его тоне на меня подействовала. - Почему вы так думаете?
- Неважно, почему я так думаю. Можете мне поверить. Будьте благоразумны, позвоните своему букмекеру и поставьте крупную сумму на Мак-Коркадейл. Не пожалеете. Еще придете и будете благодарить меня за подсказку со слезами...
Во время этого формального обмена мнениями в устной форме, по определению толкового словаря из библиотеки Дживса, он, должно быть, нажал кнопку звонка, потому что в этот момент дверь отворилась, и я увидел свою знакомую горничную. Он быстро добавил: "на глазах" и повернулся к ней.
- Миссис Мак-Коркадейл дома, дорогуша? - спросил он и, получив утвердительный ответ, покинул меня, а я направился домой. Конечно, я должен был и дальше агитировать жителей Ривер-Роу, неся свое слово в дома под нечетными номерами, пока Дживс занимался четными, но сейчас я был не в духе.
Я испытывал беспокойство. Кто-то скажет, если владеет такой лексикой, что, мол, прогнозист вроде человека-прыща Бингли не заслуживает доверия, но он говорил с такой убежденностью, будто где-то что-то проведал, и тут уж я не мог так легко отмахнуться.
В глубоком раздумье я дошел до старого поместья и застал прародительницу, полулежащую в шезлонге, за разгадыванием кроссворда в газете "Обсервер".
Было время, когда эта почтенная мать семейства, корпя над решением кроссворда в "Обсервер", отдувалась, рвала на себе волосы и оглашала комнату необычными ругательствами, которым научилась у своих дружков по охоте, но, как она ни силилась, ей никогда не удавалось угадать больше пятнадцати процентов слов, и постепенно ее раж сменился апатичным смирением, и теперь она просто сидит, уставившись в газету, потому что знает: сколько ни лижи она кончик карандаша, из этого не выйдет никакого или почти никакого проку.
Входя, я слышал, как она разговаривает сама с собой, точно какой-нибудь персонаж Шекспира: "Вымеренное шествие святого вокруг жилища с пристройкой, о господи", из чего можно было заключить, что ей попался крепкий орешек, и думаю, она обрадовалась любимому племяннику, чей приход позволил ей с чистой совестью оторваться от осточертевшего занятия. Во всяком случае приветствовала она меня радушно. Для чтения она обычно надевает очки в черепаховой оправе, которые делают ее похожей на рыбу в аквариуме. Она взглянула на меня сквозь них.
- Привет, мой скачущий Берти.
- Доброе утро, старая прародительница.
- Ты уже встал.
- Давно.
- Тогда почему ты сидишь дома, вместо того чтобы агитировать? И почему у тебя такой вид, словно тебя принесла в зубах кошка?